Усиление террористической активности в регионе Малайского архипелага автор прогнозировал еще в феврале 2016 года. И в конце мая 2017-го произошло событие, ставшее тому подтверждением. Речь о локальной катастрофе на филиппинском острове Минданао, в городе Марави, который был частично захвачен боевиками «Исламского государства» (запрещенного в РФ).
Точнее, к данному нападению причастна группировка «Абу Сайяф» с лидером И. Хапилоном, присягнувшая на верность Абу Бакру аль-Багдади. Фактически весь мир стал свидетелем того, как несколько сот человек сумели в сжатые сроки взять под контроль город с двухсоттысячным населением. Это тотальный провал филиппинских спецслужб. А тот факт, что боевики смогли организовать переброску людей в зону операции, запаслись оружием и боеприпасами, имели время для тщательного планирования, говорит о высоком профессионализме главарей с явно имеющейся военной подготовкой. Большинство террористов не являются местными жителями. В основном это наемники с Ближнего Востока.
Где тонко, там взорвется
Проанализируем тактику боевиков. Во-первых, террористы, как и в других регионах, используют мирных жителей в качестве живого щита. Во-вторых, как только армия Филиппин была направлена для освобождения Марави, немедленно последовал теракт в Маниле, столице страны. В результате атаки погибли 36 человек, и хотя полиция и правительство Филиппин утверждают, что нападавший никак не связан с ИГ, мониторинговые ресурсы, отслеживающие контент террористов, сообщили: организация берет на себя ответственность за нападение. Полиция объявила это пропагандой боевиков, но в пользу теракта говорят два обстоятельства. Первое – время, когда случилось нападение, второе – «грабитель» застрелился после налета. Куда правдоподобнее версия, в которой нападавший на самом деле был смертником, чью атаку власти с целью избежать неудобных вопросов и скрыть свою беспомощность выставили попыткой грабежа. Такой отвлекающий теракт укладывается в тактику игиловцев, активизирующихся, когда регулярные силы проводят наступления на позиции боевиков. Это можно наблюдать на Ближнем Востоке, где на продвижение сил безопасности Ирака в Мосуле джихадисты отвечают серией резонансных терактов в Багдаде и других городах, вынуждая армию и спецслужбы отвлекать ресурсы для выявления и предотвращения новых атак.
Президент Родриго Дутерте направил в захваченный город эскадроны смерти, на борьбу с боевиками встали и местные жители-добровольцы, которых за смелость и решительность уже успели прозвать отрядом самоубийц, однако до окончательного успеха еще далеко. Боевики сумели нанести урон регулярным силам и захватить некоторое количество бронетехники. Мониторинговые ресурсы сообщают о серьезных потерях со стороны властей. Кроме того, боевики сожгли в городе церковь, тем самым еще и обострив межрелигиозную ситуацию. За подобными действиями стоит циничный расчет: свыше 90 процентов населения Филиппин – христиане (католики и в меньшей степени протестанты) и лишь около пяти процентов – мусульмане. Чем более варварски исламисты будут обращаться с христианами (и их святынями), тем жестче те (а значит, власти) ответят. И коснется это всех мусульман, как оно обычно и бывает. Цель боевиков в том, чтобы ополчить большую часть населения на религиозное меньшинство, создать для последнего невыносимые условия, при которых местным мусульманам ничего иного, кроме как присоединиться к «Абу Сайяф», не останется. Таким способом террористы увеличивают ресурсную базу, используя ранее отработанную схему действий на Ближнем Востоке. Так, в 2007–2009 годах в Ираке боевики тогда еще ИГИ («Исламское государство Ирака») совершили серию терактов против шиитов, спровоцировав власти на жесткий ответ, который коснулся всего суннитского меньшинства, подвергшегося репрессиями. Этому особенно способствовали радикалы-садристы, устроившие вместе с властями по сути геноцид по конфессиональному признаку, подтолкнув суннитов становиться ресурсной базой для будущего ИГ. Чем масштабнее ответ на атаки боевиков, тем у последних больше шансов усилить вербовочный потенциал, поскольку, как показывает практика, почти неизбежно реакция властей в том или ином виде переносится не только на боевиков, но и на тех, кого они подталкивают в свои ряды. В результате эксцессы в какой-то момент приобретают системный характер, что особенно наглядно на примере Мосула, когда «освободители» по степени жестокости превосходят даже террористов, захвативших город. Более того, эта жестокость безнаказанна, о чем свидетельствуют тысячи видеороликов в Интернете, куда выкладываются самые «яркие» моменты «освобождения» с пытками, внесудебными расправами и массовыми убийствами мирного населения, заранее записанного в террористы или их пособники. Если посмотреть на действия филиппинской армии, то до крайности далеко, но с учетом того, что город уже существенно разрушен, жить в нем будет чем дальше, тем сложнее. Уже сейчас Марави все больше становится похожим на Алеппо, Мосул или Аль-Баб. Почти везде, кто бы ни воевал с игиловцами, используется единственная тактика: уничтожение города с его последующей зачисткой, хотя даже такой радикальный подход не гарантирует скорого результата.
Разрушение инфраструктуры также входит в планы боевиков. Стремительное сокращение возможностей для нормального проживания населения повышает эффективность игиловского принципа «чем хуже, тем лучше». Например, с учетом климата Филиппин разрушение водоочистных сооружений может привести к вспышке заболеваний и потоку беженцев. Если взглянуть на происходящее более широко, можно заметить, что террористы используют схему «акт – ответ» там, где есть социальное, политическое или культурное разделение, например, христиане – мусульмане, сунниты – шииты и т. д. Возможно, в будущем будут найдены и другие слабые звенья, в которых террористы постараются вынудить одну из социально-этнических и/или религиозных групп вступить в свои ряды. Власти в такой стратегии, зачастую того не понимая, выступают лишь инструментом увеличения ресурсной базы боевиков. В результате складывается отчасти парадоксальная ситуация, когда им невыгодно прекращение силовых действий со стороны властей. Эффективных контрмер сейчас не существует. Даже тотальное превосходство государства в численности, вооружении и прочих ресурсах далеко не всегда залог успеха в борьбе с подобной угрозой. Фактически расширение ресурсной базы и есть тот самый асимметричный ответ боевиков, который они применяют, обращая силы противника против него самого. Успешность такой стратегии определяется тем, что современные государства созданы под условия мирного времени в индустриальную эпоху. Сегодня же, когда граница между войной и миром все больше расплывается и постепенно происходит интеграция одного с другим, когда враг изначально настроен на перманентную борьбу, противостоять подобной сетевой угрозе становится все сложнее. По целому ряду социально-политических, экономических и психологических причин государства не могут постоянно жить в предельно жестком мобилизационном режиме. Пример отдельных представителей типа КНДР вряд ли можно распространять на весь мир, тем более северокорейцы готовятся к конфликту с классическим противником, а не с сетевым. Сама структура нынешнего государства и психология большинства современных людей не позволяют им чувствовать себя в условиях перманентной войны наравне с теми, кто к этому готов морально-психологически и организационно. Эффективное противостояние такой угрозе может заключаться в трансформации структуры государства, когда сетевая составляющая будет находиться на одном уровне с иерархической формой организации управления, однако подробное обсуждение этого вопроса выходит далеко за пределы данной статьи.
Окружение нестабильностью
Проанализируем ситуацию в глобальном контексте. В регионе Малайского архипелага на три страны – Индонезию, Малайзию и Филиппины – приходится в сумме около 250 миллионов мусульманского населения. Колоссальный потенциал для активизации террористических групп. Использование здесь принципа «чем хуже, тем лучше» может заключаться в создании условий дихотомии между последователями идеологии ИГ (с установлением норм шариата в их прочтении) и светским режимом, а также обострении этнорелигиозных противоречий внутри стран. На текущий момент дестабилизация всего региона видится малореализуемой, однако лишь до тех пор, пока обстановка остается относительно спокойной.
Сейчас, насколько известно, правительственным силам Филиппин противостоят порядка 500 боевиков. Фактически один батальон сумел взять под контроль город с 200 тысячами жителей и полностью прекратить нормальную хозяйственную деятельность в нем. Число боевиков – 1/400 или 0,25 процента от населения. Любопытно, что, как ранее заявляли эксперты, в Сирии имело место такое же соотношение. Теперь посчитаем, сколько потребуется боевиков для дестабилизации 300-миллионного региона (Индонезии, Малайзии и Филиппин вместе взятых). 750 тысяч человек. Очевидно, что боевики не соберут такого количества сторонников, однако этого и не надо. Нескольких тысяч террористов достаточно, чтобы превратить любую из этих стран в очередную Ливию. Остается вопрос: если процент иностранных наемников среди игиловцев достаточно большой, то как «Исламскому государству» удалось обеспечить их скрытую переброску за тысячи километров без привлечения внимания? И это в условиях строжайшей конспирации и создания ресурсной базы для них непосредственно на месте. Естественно предположение, что помогли со стороны и не исключено – определенные спецслужбы. Ответ на вопрос «Зачем?» на самом деле не так очевиден. Распространение ИГ требует трех основных условий: мусульманское (суннитское) население, важные транспортные пути, ресурсы (нефть, наркотрафик и т. п.). Малайский архипелаг отвечает всем трем в полной мере. Мусульманское население присутствует в количестве четверти миллиарда человек, наркотрафик и торговля оружием процветают. Однако есть важнейшее обстоятельство, без которого любой анализ ситуации в Юго-Восточной Азии и на Малайском архипелаге будет неполным. Речь об одной из ключевых транспортных артерий планеты – Малаккском проливе, соединяющем стратегически важные моря – Андаманское и Южно-Китайское. Любая дестабилизация региона с блокировкой этого узкого пролива будет иметь глобальные последствия. И в первую очередь скажется на Китае, куда через Малаккский пролив доставляются важнейшие ресурсы, включая углеводороды с Ближнего Востока. Поскольку потребности Китая в нефти превосходят его собственную добычу и импорт вместе взятые, то перебой с сырьем имеет далеко идущие негативные последствия с автоматическим взлетом цен на него. Для Поднебесной это станет очень сильным ударом, катализатором кризиса, усугубленного не только дефицитом нефти, но и серьезным ростом затрат покупателя. Однако главное даже не в этом. Именно через Малаккский пролив проходит морская ветвь экономического пояса Шелкового пути Китая, которая должна замкнуться, соединившись с сухопутной частью маршрута в голландском Роттердаме по пути Шанхай – Гонконг – Макао – Сингапур – Коломбо – Каир – Лиссабон. Перекрытие пролива парализует этот проект, являющийся для КПК главной внешнеполитической и геоэкономической задачей, относительно которой внутри национальной элиты существует определенный консенсус.
Кому выгодна блокировка? Новый Шелковый путь рассматривался в качестве конкурента двум гиперрынкам – Трансатлантическому и Транстихоокеанскому партнерствам, которые продвигались в первую очередь американскими транснациональными корпорациями. Однако после избрания Трампа президентом США контроль над процессом перешел в руки той части американских и глобальных элит, которая в большей степени относится к национально-ориентированному сектору промышленности, исповедующему более изоляционистский подход. Следствием стал отказ действующего главы Белого дома от реализации этих двух проектов по крайней мере на четыре года, хотя после следующих президентских выборов в США ситуация может измениться и два гигантских рынка вновь появятся в повестке дня. Впрочем, системно-стратегическое отношение к Поднебесной нисколько не изменилось. Она, несмотря на тесное переплетение экономик, для значительной части американских элит является противником, сдерживание (а в идеале нивелирование) которого для них – один из высших приоритетов. Кроме того, курс на окружение Китая нестабильными регионами по типу Афганистана, поддержку сепаратизма в Синьцзян-Уйгурском автономном районе, тлеющего конфликта в Тибете, центробежных тенденций в Гонконге, антикитайски настроенного Тайваня, проблемной КНДР и теперь, вероятно, терроризма в регионе Юго-Восточной Азии отвечает долгосрочным интересам Вашингтона. Избрание Трампа президентом не могло изменить стратегию всей колоссальной военно-разведывательной машины США, набравшей за десятилетия огромную инерцию, даже если допустить намерение первого лица государства отказаться ей следовать. Однако судя по тому, как рьяно 45-й начал обслуживать интересы американского военно-промышленного комплекса (достаточно вспомнить рекордный контракт с Саудовской Аравией), стратегическое потепление в отношениях с Пекином вообще не входило в его планы, несмотря ни на какие совместные встречи с Си Цзиньпином и телефонные разговоры между ними. В этой связи действия КНР в Южно-Китайском море, особенно вокруг Спратли, вполне укладываются в схему защиты важнейшего участка морской части Шелкового пути. Архипелаг и создаваемые НОАК искусственные острова отделяют от Малаккского пролива чуть более тысячи километров. Усиление военного присутствия КНР в Южно-Китайском море всерьез беспокоит Вашингтон. Он усматривает в этом подрыв своего влияния во всем Азиатско-Тихоокеанском регионе, что станет очевидным, если Китай своими средствами ПВО сумеет создать так называемую идентификационную зону. Противоречия военно-стратегического характера между Пекином и Вашингтоном непреодолимы и фактор национальной безопасности, можно не сомневаться, перевесит торгово-экономические связи, как только кризис обострится до невозможности решить его мирным путем. Пентагон в лице Джеймс Мэттиса уже не исключил трений.
Это не означает, что Вашингтон причастен к ситуации в Марави, но он может использовать эскалацию обстановки в своих целях, как уже делал не раз. Китай же через создание искусственных островов и баз, а также упор на ВМС в новой военной доктрине собственным поведением демонстрирует, что не останется в стороне от происходящего в регионе. Наличие баз в относительной близости от Малаккского пролива позволит быстро реагировать на изменение военно-политической обстановки, если из-за возросшей террористической активности создастся риск перекрытия Малаккского пролива. Здесь наиболее логичным решением для террористов смотрится затопление одного или нескольких судов в фарватере пролива. Например, возле Сингапура его ширина составляет всего два с половиной километра и блокировка такой узкой и одновременно важной транспортной артерии приведет к катастрофе. На текущий момент ситуация относительно стабильна, однако, как нетрудно заметить на примере событий на Филиппинах, может коренным образом измениться в худшую сторону с усилением хаотизации в странах Малайского архипелага. Не исключено, что компетентные службы КНР просчитывали такой сценарий и создание искусственных островов обусловлено не только контролем Южно-Китайского моря, а также наличием нефтегазовых месторождений, но и близостью к Малаккскому проливу. Для России отслеживание ситуации в данном регионе также крайне важно вследствие интеграции ее экономики в мировую. Если начнется кризис в Юго-Восточной Азии, мы быстро ощутим его последствия на себе. У Москвы мало возможностей влиять на ситуацию на Филиппинах напрямую, однако есть средства препятствовать инфильтрации туда наемников из ближневосточной зоны и тем самым снижать риски, в том числе для себя. Здесь требуется серьезная координация работы разведок и других военных структур.
Разрушение инфраструктуры также входит в планы боевиков. Стремительное сокращение возможностей для нормального проживания населения повышает эффективность игиловского принципа «чем хуже, тем лучше». Например, с учетом климата Филиппин разрушение водоочистных сооружений может привести к вспышке заболеваний и потоку беженцев. Если взглянуть на происходящее более широко, можно заметить, что террористы используют схему «акт – ответ» там, где есть социальное, политическое или культурное разделение, например, христиане – мусульмане, сунниты – шииты и т. д. Возможно, в будущем будут найдены и другие слабые звенья, в которых террористы постараются вынудить одну из социально-этнических и/или религиозных групп вступить в свои ряды. Власти в такой стратегии, зачастую того не понимая, выступают лишь инструментом увеличения ресурсной базы боевиков. В результате складывается отчасти парадоксальная ситуация, когда им невыгодно прекращение силовых действий со стороны властей. Эффективных контрмер сейчас не существует. Даже тотальное превосходство государства в численности, вооружении и прочих ресурсах далеко не всегда залог успеха в борьбе с подобной угрозой. Фактически расширение ресурсной базы и есть тот самый асимметричный ответ боевиков, который они применяют, обращая силы противника против него самого. Успешность такой стратегии определяется тем, что современные государства созданы под условия мирного времени в индустриальную эпоху. Сегодня же, когда граница между войной и миром все больше расплывается и постепенно происходит интеграция одного с другим, когда враг изначально настроен на перманентную борьбу, противостоять подобной сетевой угрозе становится все сложнее. По целому ряду социально-политических, экономических и психологических причин государства не могут постоянно жить в предельно жестком мобилизационном режиме. Пример отдельных представителей типа КНДР вряд ли можно распространять на весь мир, тем более северокорейцы готовятся к конфликту с классическим противником, а не с сетевым. Сама структура нынешнего государства и психология большинства современных людей не позволяют им чувствовать себя в условиях перманентной войны наравне с теми, кто к этому готов морально-психологически и организационно. Эффективное противостояние такой угрозе может заключаться в трансформации структуры государства, когда сетевая составляющая будет находиться на одном уровне с иерархической формой организации управления, однако подробное обсуждение этого вопроса выходит далеко за пределы данной статьи.
Окружение нестабильностью
Проанализируем ситуацию в глобальном контексте. В регионе Малайского архипелага на три страны – Индонезию, Малайзию и Филиппины – приходится в сумме около 250 миллионов мусульманского населения. Колоссальный потенциал для активизации террористических групп. Использование здесь принципа «чем хуже, тем лучше» может заключаться в создании условий дихотомии между последователями идеологии ИГ (с установлением норм шариата в их прочтении) и светским режимом, а также обострении этнорелигиозных противоречий внутри стран. На текущий момент дестабилизация всего региона видится малореализуемой, однако лишь до тех пор, пока обстановка остается относительно спокойной.
Сейчас, насколько известно, правительственным силам Филиппин противостоят порядка 500 боевиков. Фактически один батальон сумел взять под контроль город с 200 тысячами жителей и полностью прекратить нормальную хозяйственную деятельность в нем. Число боевиков – 1/400 или 0,25 процента от населения. Любопытно, что, как ранее заявляли эксперты, в Сирии имело место такое же соотношение. Теперь посчитаем, сколько потребуется боевиков для дестабилизации 300-миллионного региона (Индонезии, Малайзии и Филиппин вместе взятых). 750 тысяч человек. Очевидно, что боевики не соберут такого количества сторонников, однако этого и не надо. Нескольких тысяч террористов достаточно, чтобы превратить любую из этих стран в очередную Ливию. Остается вопрос: если процент иностранных наемников среди игиловцев достаточно большой, то как «Исламскому государству» удалось обеспечить их скрытую переброску за тысячи километров без привлечения внимания? И это в условиях строжайшей конспирации и создания ресурсной базы для них непосредственно на месте. Естественно предположение, что помогли со стороны и не исключено – определенные спецслужбы. Ответ на вопрос «Зачем?» на самом деле не так очевиден. Распространение ИГ требует трех основных условий: мусульманское (суннитское) население, важные транспортные пути, ресурсы (нефть, наркотрафик и т. п.). Малайский архипелаг отвечает всем трем в полной мере. Мусульманское население присутствует в количестве четверти миллиарда человек, наркотрафик и торговля оружием процветают. Однако есть важнейшее обстоятельство, без которого любой анализ ситуации в Юго-Восточной Азии и на Малайском архипелаге будет неполным. Речь об одной из ключевых транспортных артерий планеты – Малаккском проливе, соединяющем стратегически важные моря – Андаманское и Южно-Китайское. Любая дестабилизация региона с блокировкой этого узкого пролива будет иметь глобальные последствия. И в первую очередь скажется на Китае, куда через Малаккский пролив доставляются важнейшие ресурсы, включая углеводороды с Ближнего Востока. Поскольку потребности Китая в нефти превосходят его собственную добычу и импорт вместе взятые, то перебой с сырьем имеет далеко идущие негативные последствия с автоматическим взлетом цен на него. Для Поднебесной это станет очень сильным ударом, катализатором кризиса, усугубленного не только дефицитом нефти, но и серьезным ростом затрат покупателя. Однако главное даже не в этом. Именно через Малаккский пролив проходит морская ветвь экономического пояса Шелкового пути Китая, которая должна замкнуться, соединившись с сухопутной частью маршрута в голландском Роттердаме по пути Шанхай – Гонконг – Макао – Сингапур – Коломбо – Каир – Лиссабон. Перекрытие пролива парализует этот проект, являющийся для КПК главной внешнеполитической и геоэкономической задачей, относительно которой внутри национальной элиты существует определенный консенсус.
Кому выгодна блокировка? Новый Шелковый путь рассматривался в качестве конкурента двум гиперрынкам – Трансатлантическому и Транстихоокеанскому партнерствам, которые продвигались в первую очередь американскими транснациональными корпорациями. Однако после избрания Трампа президентом США контроль над процессом перешел в руки той части американских и глобальных элит, которая в большей степени относится к национально-ориентированному сектору промышленности, исповедующему более изоляционистский подход. Следствием стал отказ действующего главы Белого дома от реализации этих двух проектов по крайней мере на четыре года, хотя после следующих президентских выборов в США ситуация может измениться и два гигантских рынка вновь появятся в повестке дня. Впрочем, системно-стратегическое отношение к Поднебесной нисколько не изменилось. Она, несмотря на тесное переплетение экономик, для значительной части американских элит является противником, сдерживание (а в идеале нивелирование) которого для них – один из высших приоритетов. Кроме того, курс на окружение Китая нестабильными регионами по типу Афганистана, поддержку сепаратизма в Синьцзян-Уйгурском автономном районе, тлеющего конфликта в Тибете, центробежных тенденций в Гонконге, антикитайски настроенного Тайваня, проблемной КНДР и теперь, вероятно, терроризма в регионе Юго-Восточной Азии отвечает долгосрочным интересам Вашингтона. Избрание Трампа президентом не могло изменить стратегию всей колоссальной военно-разведывательной машины США, набравшей за десятилетия огромную инерцию, даже если допустить намерение первого лица государства отказаться ей следовать. Однако судя по тому, как рьяно 45-й начал обслуживать интересы американского военно-промышленного комплекса (достаточно вспомнить рекордный контракт с Саудовской Аравией), стратегическое потепление в отношениях с Пекином вообще не входило в его планы, несмотря ни на какие совместные встречи с Си Цзиньпином и телефонные разговоры между ними. В этой связи действия КНР в Южно-Китайском море, особенно вокруг Спратли, вполне укладываются в схему защиты важнейшего участка морской части Шелкового пути. Архипелаг и создаваемые НОАК искусственные острова отделяют от Малаккского пролива чуть более тысячи километров. Усиление военного присутствия КНР в Южно-Китайском море всерьез беспокоит Вашингтон. Он усматривает в этом подрыв своего влияния во всем Азиатско-Тихоокеанском регионе, что станет очевидным, если Китай своими средствами ПВО сумеет создать так называемую идентификационную зону. Противоречия военно-стратегического характера между Пекином и Вашингтоном непреодолимы и фактор национальной безопасности, можно не сомневаться, перевесит торгово-экономические связи, как только кризис обострится до невозможности решить его мирным путем. Пентагон в лице Джеймс Мэттиса уже не исключил трений.
Это не означает, что Вашингтон причастен к ситуации в Марави, но он может использовать эскалацию обстановки в своих целях, как уже делал не раз. Китай же через создание искусственных островов и баз, а также упор на ВМС в новой военной доктрине собственным поведением демонстрирует, что не останется в стороне от происходящего в регионе. Наличие баз в относительной близости от Малаккского пролива позволит быстро реагировать на изменение военно-политической обстановки, если из-за возросшей террористической активности создастся риск перекрытия Малаккского пролива. Здесь наиболее логичным решением для террористов смотрится затопление одного или нескольких судов в фарватере пролива. Например, возле Сингапура его ширина составляет всего два с половиной километра и блокировка такой узкой и одновременно важной транспортной артерии приведет к катастрофе. На текущий момент ситуация относительно стабильна, однако, как нетрудно заметить на примере событий на Филиппинах, может коренным образом измениться в худшую сторону с усилением хаотизации в странах Малайского архипелага. Не исключено, что компетентные службы КНР просчитывали такой сценарий и создание искусственных островов обусловлено не только контролем Южно-Китайского моря, а также наличием нефтегазовых месторождений, но и близостью к Малаккскому проливу. Для России отслеживание ситуации в данном регионе также крайне важно вследствие интеграции ее экономики в мировую. Если начнется кризис в Юго-Восточной Азии, мы быстро ощутим его последствия на себе. У Москвы мало возможностей влиять на ситуацию на Филиппинах напрямую, однако есть средства препятствовать инфильтрации туда наемников из ближневосточной зоны и тем самым снижать риски, в том числе для себя. Здесь требуется серьезная координация работы разведок и других военных структур.
Автор: Константин Стригунов